Я должен вас предупредить.
Обязан.
Не надо читать этот текст. Написанное ниже приводит к смерти любое разумное существо, понимающее значение этих чёрных символов-букв на белом бумажном листе. Сам я нашёл эту пачку изрядно помятых и перепутанных листов А4 на скамейке в парке. Скорая забрала молодого человека. Есть такой диагноз мгновенная смерть. Не знаю, к какому выводу пришли врачи. Меня привлекла лишь пухлая пачка листков, что осталась на скамейке. Я начал их перебирать и сортировать. Читал отдельные абзацы. Поэтому я знаю, что текст погубил уже немалое количество людей. Некоторые из них оставили пометки на полях и подчёркнутые предложения. В одном месте я прочитал:
- Я дочитаю этот текст до конца. Если смогу. Я понимаю опасность и, должен признаться, мне очень страшно. Но знания… любопытство… и … безграничные возможности. Возможности, которые позволят реализовать любое, понимаете, абсолютно любое моё желание! И это оказывается так просто. И так сложно. Наверное, Создатель подарил нам самое главное, что у нас есть. Право выбора. Надо только захотеть увидеть скрытое, захотеть понять невозможное. Ведь многим просто не хочется это делать. Дом, работа, обязанности. А удивительное оно рядом! Только протяни руку. Сделай выбор.
Вот и я сомневаю…
На этом предложение, написанное синей шариковой ручкой под одним из последних абзацев тринадцатой главы, прерывалось.
Разбор и упорядочивание листков заняло у меня больше двух недель. Ведь я не осмеливался читать текст. Только отдельные фразы. Речь шла о времени. Похоже, что это был труд философа или математика. Ничего особенного на первый взгляд. Сухие тексты, обилие рисунков и формул. Ничего необычного. Ничего.
Кроме пометок.
Они беспорядочно, словно люди нервничали, неровно и отрывисто встречались и тут, и там. И все они обрывались на полуслове. Я быстро связал смерть молодого человека в парке с этим текстом. Интуиция? Нет. Это было очевидно.
Сегодня я наконец то сложил все листы этого объёмного труда. Читать ли его? Не знаю.
На всякий случай я съездил на утро следующего дня в больницу и узнал, что стало с парнем из парка. Мне подтвердили, что он умер, и что сегодня его хоронят. У морга стояло несколько человек. Я спросил у девушки в чёрном платке:
- Простите. Я понимаю, вам тяжело. Соболезную.
Не могли бы вы мне помочь? Молодой человек оставил в парке листы с текстом. Вам что-нибудь о них известно?
- Нет, - она прикрыла глаза носовым платком, - Дима последнее время стал странным.
Она ещё не привыкла говорить о нём в прошедшем времени.
- Очень странным. Плохо спит. Невнимательный какой- то. Словно все время о чём-то думает. Такое горе…
- Простите, я ухожу. А вы не знаете, как к нему попали эти бумаги?
- Это была рукопись книги его отца. Николая Расторопцева. Он умер в прошлом году. Дима нашёл недавно на даче эту рукопись.
- Простите ещё раз. До свидания.
- До свидания.
Я читал о Расторопцеве в новостях. Это был писатель историк. Он издал серию удивительных книг о раскопках на Алтае. О древних народах. Да и не стар он был.
Вечером я закрылся в кабинете и положил листы на стол. Выключил большой свет и зажёг уютную настольную лампу. Закурил. Налил рюмку конька.
Я решил описывать в этом блоге всё, что будет со мной происходить.
Я понимал, что многие, весьма, наверное, неглупые люди читали это и ничего не смогли сделать. Понимал.
И скажу честно. Я не знаю, что двигало мной, когда я начал чтение.
Итак,
названия у текста не было.
Первый абзац звучал так: (я привожу его полностью, без купюр)
«В арабоязычном перипатетизме и исмаилизме принято троичное деление действий и соответствующего сущего в их отношении ко времени. Высшую ступень занимает то, что “не во времени” (лаби-заман), т. е. Первоначало, и совершаемое им “творение” (ибда'). Средняя отводится тому, что “современем” (ма'а заман), т. е. эманации. Низшее—то, что “во времени”, т. е. “возникновение” (худус) ивозникающие существа мира. Последние наименее совершенны, поскольку их причины вследствие препятствий производят свое следствие не сразу, а с течением времени. В этих школах время понималось как одно из оснований индивидуации, наряду с материей и местом, и, как и в атомистической теории времени, признавалось невозможным одновременное сосуществование противоположностей (напр., противоположныхдвижений) в одном субъекте.»
Здесь я повторно предупреждаю читателя о смертельной опасности этого текста. Не читайте его. Это реально опасно для вашей жизни.

……………………………………………………………..

Первая история увела меня в глубокое прошлое. Девятнадцатый век. Остров Дьявола у побережья Французской Гвианы. На этом небольшом острове нашли свою смерть более восьмидесяти тысяч политических преступников, уголовников и невинно осуждённых. Здесь они становились лучше. По крайней мере, по мнению французской Фемиды.

Пребен сбился со счёта дней. Да какое там дней! Он не мог с уверенностью сказать ни о неделях, ни о месяцах. Судя по погоде, которая никогда не менялась в этом тёмном и влажном каменном мешке год ещё не прошёл. «Зачем бы им не убить меня? Просто убить. Зачем тратить еду, пусть даже и баланду, зачем занимать помещение? Мне нет дороги на волю. Может быть это такое особенно изощрённое мучение?». Его мозг отказывался это понимать. А тело так доставало своими бесконечными болячками и болями, что думать вообще было тяжело. В тропическом климате всё живое растёт и размножается с потрясающей скоростью и упорством. И также быстро умирает, чтобы дать пищу новой жизни. Бесконечная карусель мучений и страданий. Но я человек! Я понимаю, что происходит. И мне больно. Будь я цветком или москитом, заполонившим местные леса, я бы и не думал о смерти. Поел и ладно. Хорошо, что меня не съели.

Но я царь природы. Бог дал мне разум. Я привык творить свою судьбу сам. Решать, что мне делать вечером, что есть и с кем спать. Я могу любить! Он надолго замолчал. Если можно назвать молчанием отсутствие мыслей. Боль в ноге опять заставила застонать. Нога, прикованная грубым железным кольцом с цепью, опять дала о себе знать.

Он рассмотрел рану. Кожа совсем сгнила. Мясо тёмное, почти чёрное, воняло и ему показалось, что он видит кость. Нагнулся ближе. Нет, опарыш. Он вытащил личинку и раздавил другой ногой. Сплюнул на ногу… Но разве может помочь слюна от начинающейся гангрены? В голове помутилось, и он сел. Хотя днём это было строго запрещено.

Тотчас загрохотал замок, скрипнула тяжеленная дверь и в камеру вошли двое надзирателей. Но не ради него. Они бросили на пол камеры старого бородатого человека с распухшим от побоев лицом.

Прошёл час. Может быть день. Пребен не знал. Старик сел и огляделся.

- Меня зовут Йенс.

- Пребен.

- Неважно выглядишь, Пребен.

- Да уж. Бывали времена и получше.

- У тебя табачку не найдётся?

- Не знаю, не знаю, - задумался Пребен, - табак здесь большая ценность.

- Большая, чем время?

- Время?!! Тебе, старый, совсем мозги отшибли. Уж чего-чего, а времени здесь столько, что самая главная задача наша это куда его деть.

- Может быть убить?

- Да ты шутник. Откуда ты? За что попал? Сейчас я угадаю… Ага! Ты абсолютно невиновен и попал сюда по чистой случайности, да?

- Нет. Я из Дании. Торговал здесь книгами. Я антиквар. Был антиквар. Сегодня мою лавку разорили, а меня бросили сюда. Глядишь, я когда-нибудь и узнаю, за что. Но ты то точно до этого момента не доживёшь.

- Добрый ты, дед…

- А вот теперь в точку. Я тебе помогу.

- Бежать? Ага. Я уже пошёл решётку пилить.

- Ты зря смеёшься. Ты слышал о Хазарах?

- Нет.

- Древний народ. Они жили в Крыму и окрестностях. Четыре года назад, ко мне попала странная книга на иврите. В ней описывалась жизнь Кагана, их владыки волею Тенгри, и полученный им от небесного отца дар.

- Интересно, - Пребен слушал, потирая больную ногу.

- Дар был непростым. Каган мог посещать чужие сны.

- Чужие сны?

- Да. Он многих научил этому среди своего народа. И люди стали бояться хазар. Им было запрещено вступать в брак и, постепенно, великий и таинственный народ исчез. Совсем. Людей пугало то, что кто-то мог читать их мысли. Пусть даже не мысли, а сны. Представь, встретиться с незнакомцем в своём сне. Не радостная перспектива, не правда ли? А если он завладеет твоим разумом?

Пребен почувствовал, как кожа на спине поползла мурашками.

- Я стар. И мне осталось немного дней. Тем более здесь. И я, похоже, последний, кто владеет этим умением. Я хочу тебя научить посещать чужие сны.

- Зачем? – Пребен и верил и не верил. В одиночке на острове, с которого никто не возвращается живым можно поверить во многое…

- Ты сможешь жить вечно, переходя из одного сна в другой.

- А как же моё тело?

- Оно умрёт.

- Заманчиво…

*********************************************************************************

И здесь я опять предупрежу читателя об опасности шуток со снами и тайной личности.

Не читайте дальше. Райская жизнь, вечная и сладкая очень соблазнительна. Но вы же помните, куда ведёт дорога, выстланная добрыми намерениями?

НЕ ЧИТАЙТЕ ЭТО!

Это опасно для вашего здоровья. Смертельно опасно!

Мне показалось, что записки писали разные люди. Они были написаны в разное время и порой события разделяли сотни лет. Но, чем больше я их читал, тем более и более проступали черты одного и того же характера. Одной и той же личности. Боюсь, я начал понимать, чем грозит эта книга читателю. Это крайне опасно. Даже если вы и выживете, бросив чтение, изменения вашего мозга, вашей идентичности будут необратимы. Вы просто станете другим человеком.

Тело будет ваше.

Мозг ваш. Вместе с нейронами и синапсами.

А мысли будут не ваши.

Выводы тоже.

Вообще, в вашей голове поселится совсем другой, чужой человек.

И я начал его узнавать. Его черты характера. Его вкусы и привычки.

Я опять закурил. Мне было не жалко это тело. Много пил. У меня ведь теперь есть множество тел. Мне их не жалко.

Я прогнал дурные мысли продолжил чтение.

Этот отрывок унёс меня во времена римской империи.

Застолье было в разгаре. Все шумели и обильно запивали красным вином еврейские лепёшки маца. Только он сидел уткнувшись взглядом в стол и широко расставив руки. Его глаза были печальны. И светлы. Это было удивительно! Светлая печаль. Я знал, что его ждёт. И мне казалось, что он понимает это.

- Друзья!

Все затихли, жадно вслушиваясь в каждое его слово и ловя взгляд синих бездонных глаз. Прядь светлых волос упала на лоб.

- Братья. Скоро я не смогу сопровождать вас на этом пути. И я хочу знать, почувствовать силу вашей веры.

- Мы все любим тебя. Наша вера безгранична! – зашумела весёлая компания.

- Так докажите это.

Гости переглянулись. Встал Матвей.

- Я был большим чиновником в налоговом приказе. Многие почитали за честь быть знакомым со мной. Я купался в роскоши. А ты – ты беден и грязен. И я скажу вам, братья. Скажу. Я Левий Матвей омою ему ноги. Сам. Лично.

И он обойдя стол сделал замысленное. Я был поражён. Я тоже был его учеником. И даже верил ему. Но после знакомства с главой Синедриона со мной что-то случилось. Вроде бы это был я, а вроде бы уже и нет.

А сейчас я точно осознавал кто я. И я не был готов мыть эти грязные, больные ноги. Тем более, что знал, что сегодня ночью он будет схвачен. Все отметились. Остался только я. Пришлось подойти к нему поближе. Эти глаза… Они невозможные. Проникают словно насквозь.

- Что делаешь, делай скорее, - он сказал это мягко и спокойно. И я готов был поклясться, что он имел в виду не омовение ног. Я смутившись, протер пятки и вытер их полой накидки.

А он встал и взяв кубок сказал:

- Это не вино. Это кровь моя. И не лепёшка то, чем вы закусываете, а тело моё. И это будет вам мой новый завет.

За столом воцарилась тишина. Он был накрыт в саду и стало так тихо, что было слышно, как шелестят листья на ветру. Масляные светильники освещали лишь центр стола и его лицо.

Звякнули латы, задетые мечом. С другой стороны стола треснула ветка. Я попятился и скрылся в тени виноградника.
Я шагнул назад, в темноту сада и почувствовал, как ветка прошелестела по щеке.
Я это почувствовал, не герой, рассказа, а я. Даже потёр рукой это место.
Стало немного не по себе и я закрыл рукопись.
Предупреждение было не случайным. То, что вы читаете эти строки, ещё не означает, что я остался жив.
Дело в том...
Я не знаю теперь, что значит умереть? Тот, кто пишет этот дневник это я? Не уверен. Ветка ночного сада очень остро показала мне,
что на самом деле я не знаю, на сколько я это я. насколько - совсем другой человек.
Эти глаза смотрели на меня, не знаю откуда. Знаю только, что они не мигали. Я узнал их.
Антиквар Йенс. Мне стало жалко Пребена, его первую жертву. Первую ли? Теперь, когда я всё меньше начинаю понимать и осозновать я уже не могу точно сказать с какой последовательностью развивались события.
Иногда мне кажется, что времени не существует. Что все это произошло одновременно. Есть только связи между событиями. А времени нет.
Я есть всегда. И буду всегда. Вместе с целой вселенной.
Когда начинаешь это понимать сначала становится немножко страшно и подташнивает. Это ничего. Я быстро привыкну.
Я открыл глаза. Мальчик лет пяти стучал мне по коленке пластмассовой лопаткой.
- Привет, малыш.
Он подмигнул мне и убежал. Господи! Ведь он совсем ещё малыш!
Мне стало тяжело. В районе грудины защемило. Рядом на скамейке лежала рукопись. Может быть это та самая скамейка? Не знаю. И разве теперь это имеет значение. Я хотел выбросить книгу в стоящую рядом урну, но напоследок раскрыл и прочёл ещё один текст. Из середины книги.

********************************************

Эта лестница петляла и изгибалась, словно лента серпантина, запущенная неведомой рукой далеко-далеко в небо. Перил не было. Вообще было непонятно, как можно идти по ней не падая вниз. Она была так хрупка, что не выдержала бы и крыла бабочки, но совершенно непостижимым образом не прогибалась под моими ногами. Более того, она мне казалась каменной и надёжной. Я посмотрел вверх, приложив руку ко лбу.

Туман, туман, обрывки облаков, похожие на мысли… между ними кружась и качаясь опускаются листья. Красные и жёлтые. «Осень», - подумал я. И продолжил подъём.

- Ты должен настроиться. Я буду рядом только тогда, когда наши мысли резонируют.

Это голос Пребена. Но почему его? Я ожидал услышать Йенса… Хотя… Может быть именно его я и слышу. Может быть это только голос Пребена?

Я вспомнил его историю о легионерах. Йенс начал меня учить. Рукописи тогда ещё не было. Она была написана гораздо позже Левием Матвеем. Нет, постой. Матвей был на тайной вечере, а рукопись писал Иуда. Точно. Я хорошо запомнил эту колючую ветку, царапнувшую мне лицо в ночной прохладе виноградника. Или сада? Не помню. Помню только голос, пронзивший насквозь и выворачивающий душу наизнанку. "Что делаешь, делай скорее". Странные слова. И это ощущение того, что он всё знал заранее. Постой, так это ЕГО голос?!!! Или Пребена?

Йенс говорил так:

- Если я крикну сотне легионеров: «Беги!», они побегут. Да?

- Да.

- Давай посмотрим подробнее, как это происходит? Сначала, прежде чем отдать им команду, я должен был представить себе то, как они бегут. Потом, решив какой именно вид действия я хочу от них получить я включаю в работу свой организм. Свою систему, синхронизировав которую мы с тобой сможем перемещаться по снам людей. Так вот, сначала на моих синапсах под действием ферментов возникает электрический ток. Ты должен очень хорошо всё это представлять и понимать. Целые группы нейронов возбуждаются и включаются в процесс. По нервам сигнал от них побежит к мышцам языка и заставит их сокращаться. Сокращаться под управлением всё тех же нейронов, создавая колебания воздуха строго определённой частоты. Затем волоски в ушах задрожат, и я пойму, что извлечение команды удалось. Пойму это по сигналам, пришедшим от моих нервных окончаний, расположенных в ушных волосках, и перепонках. Затем я включу область мозга, отвечающую за зрение. Глаза, побегав туда-сюда найдут объект применения команды и определят его как сотню легионеров, сравнив с образами, хранящимися в моей памяти. После этого я периодически проверяя картинку, рисуемую глазом пойму, что в ней произошли изменения, а значит команда моя принята, обработана и выполнена. Последней включится область мозга, контролирующая направление изменений строя легионеров и их скорость. И только после этого, я пойму, что моя команда отдана и выполнена. Странно, не правда, ли?

Чтобы отдать такую простую команду, мы тратим очень много усилий? Куда проще было бы просто подумать об этом. Но как сделать, чтобы это поняли легионеры? И разве не удивительно, что дрожание воздуха, называемое нами «речь», несёт в себе какую-то информацию? А дрожание ветра – нет. Но и это ещё не всё! Давай теперь посмотрим, как вели себя легионеры.

Лестница сделала очередной поворот и я прибавил ходу, стараясь выйти из набежавшей тучки. В ней было сыро и холодно. Мимо пролетел жёлтый лист с зелёными прожилками и упал мне под ноги. Что было внизу не видно. Хоть спички в глаза вставляй…