Лиссэль

Лиссэль жила в Сохо.
Нет, не в Лондонском Вест-энде, где Оксфорд-стрит с севера, Риджент-стрит с запада, Лестер-сквер и площадь Пикадилли с юга и Чаринг-Кросс-роуд с востока.
Нет.
В Москве она жила.
А Сохо - это был дорогой клуб в центре, на Ходынке. Попасть в него "с улицы" было невозможно. И неважно сколько -ярдов или -лямов позвякивало в твоём кошельке. Здесь КЛУБились аристократы и члены. Члены правительства, члены совета федерации и прочих разных некоммерческих организаций, нередко финансируемых совсем не российскими меценатами. Крутизна автомобиля, на котором вы приехали, тоже не производила на служителей фэйсконтроля никакого впечатления. Один из них, известный художник из Галереи Грекова приезжал туда вообще на Лада Ларгус. Почему-то это не мешало услужливым швейцарам открыть дверцу машины, двум девочкам-плэйбой проводить его до столика, одинаковым мужчинам-шкафам с рациями заботливо выстроиться коридорчиком, защищая его от кого-то (от кого? от народа, может быть?).
Так вот, жила Лиссэль в Сохо. Так она говорила своим подружкам. А на самом деле её квартира находилась прямо над клубом, на дверях которого не было ни одной вывески. Но камер наблюдения было больше, чем в Кремле.
Она была совсем не бедна. Занималась в меру сил кейтерингом. А поскольку жизнь чудесным образом свела её с людьми, которые управляют судьбами нашего бренного мира, то нескольких заказов в год ей вполне хватало на скромную жизнь и небольшую квартирку-студию в центре столицы. Над клубом Сохо.
Звали её на самом деле не так. Она придумала себе это имя «Лиссэль», прочитав грустную и очень добрую сказку одного известного московского писателя со смешным псевдонимом Lucky, который писал очень необычные сказки, которые предназначались для детей, но волновали и заставляли задуматься взрослых.
На самом деле нашу героиню звали Елизавета Семёновна Капустникова. Но согласитесь, заявить где-нибудь в московском гольф-клубе на Довженко, или в яхт-клубе, или просто в коттеджном посёлке, о существовании которого никто и не слышал, что организаторы благодарят компанию Fresh и её хозяйку - очаровательную Лизу Капустникову…Не комильфо.
Так и появилась Лиссэль Валевски. Что-то созвучное с Ассоль в этом имени согревало душу совсем не бедной Лизы.
Детей у Лиссэль не было. Как и мужа.
Но возраст её был таков, что она иногда задумывалась об этом, но не очень волновалась на сей счёт.
Только...
Жить одной... в центре шумной столицы... А под окном кипит жизнь.
Бентли, майбахи, шубы, корзины цветов.
Нет, она не завидовала. Ей это всё было не нужно. Она была достаточно успешна и самодостаточна.
Но...
Осенним вечером, когда в подворотнях взлетают, кружась, опавшие за день листья, словно пытаясь пожить ещё чуть-чуть, ещё хотя бы на секунду ощутить волшебное, захватывающее дух чувство полёта и рухнуть с высоты, осенённой небесным светом в придорожную грязь и пыль, она одевалась и выходила на улицу, в кафе Cofe Bean, чьи столики призывно манили согреться чашечкой превосходного капучино с ириш крем рассматривая из уютного тепла кофейни жизнь и суету населения московских промозглых в это время года улиц в наступающих синих сумерках.
Бодрящий напиток и неизменная электронная читалка книг в руках. С любимым и таким красивым женским романом.
Нет, ну конечно, после того, как приведёт себя в порядок. Это был даже не ритуал. Это была часть её жизни, без которой она просто не могла обойтись.
Подмигнув своему отражению, смотрящему грустно на неё из белого глянца выключенного экрана читалки, она проверила - красиво ли она сидит и ровными ли складками спускается с её плеч старинная шаль, подаренная её мамой. Милой родной любимой мамочкой, оставившей её одну несколько лет назад.
Она посмотрела в окно.
Напротив к клубу Сохо подкатывали одна за одной роскошные машины. Из них с чувством необыкновенного собственного, нет, не достоинства, а ВЕЛИЧИЯ выходили члены совета федераций, члены парламента и члены непонятных некоммерческих фондов. Иногда резво подъезжали простые мерседесы с полностью затонироваными стёклами, и из них торопливо выскакивали клерки в нарядах топ менеджера (чёрно-белый планктон с встречающимися сине-голубыми воротничками) и с худеньким портфельчиком в руках заходили в клуб, чтобы спустя несколько минут, видимо получив ценные указания, или так необходимые компании, подпись или кредит ( а иногда и то, и другой) умчатся, увенчанные синим проблесковым маячком под смешное кряканье дорогого автомобиля.
"Наверное, стоимость автомобиля должна показывать насколько ВАЖНЫМИ делами занимается его владелец. Насколько он не такой, как все. Да, демократия. Да, все равны. Но, некоторые - ровнее."
Так было всегда. И не только на Руси с её псами опричниками, с лицензией не то что на убийство, куда уж там нежно бюргерской Европе, а с лицензией на ВСЁ.
"Разве что-то сейчас изменилось?" - подумала она. И сама себе ответила - "Нет."
"А может это просто осень? Мерзкое настроение, дождик зарядивший после обеда и сломанный каблук на любимых туфлях? Иногда кажется, что несчастье притягивает другое несчастье. И они начинают сыпаться на тебя, как из решета, наполненного водой.
Ведь на самом то деле не все так плохо.
- Смотри, - сказала она сама себе - огоньки иллюминации, прочертили волшебный воздушный мостик то ли из лампочек, а то ли из звёзд, прямо над улицей. Мостик от одного дома к другому. От одного сердца… «Куда?» подумала она. «В неизвестность? В чёрную пустоту московских улиц?
Так много людей. Так много дел, радостей, горя и счастья. Чужого счастья. А моего здесь нет. Да и будет ли?»
Она махнула рукой официанту и попросила ещё одну чашку крепкого эфиопского кофе и пятьдесят грамм коньяка ВСОП. А пока ей готовили заказ, внимательно рассмотрела одинокий ясень, Бог знает как затесавшийся в это царство стекла и бетона. Подсвеченный снизу, в роскошном красно-жёлтом осеннем наряде он был великолепен. И также одинок. Он грустно ронял золотые листики, как записки-стикеры, отваливающиеся от экрана монитора от времени потерявшие свою клейкость или как старые воспоминания, которые как бы ни были прекрасны и незабываемы тем не менее тускнеют со временем, становятся из золотых серыми, обыденными, как асфальт московских улиц и сливаются с повседневной городской жизнью так, что уже и не отличишь - то ли это мне вчера надо было к маникюрше заехать (а я и забыла!) то ли это напоминание о первой любви? Школьной, смешной и наивной. Да и какая теперь уже разница?
Из машины у клуба вышла очередная модель в белоснежном вечернем платье, почти не прикрывающем красивую покупную грудь. В свете уличных фонарей сверкнуло колье, такими яркими и холодными, как лёд искрами, что сомнений о подлинности этого истинного произведения искусства не оставалось.
- А бриллианты не тускнеют, как воспоминания, - подумала Лиссэль.
Вышедший следом красавец мужчина взял модель под руку.
С неба на них, как благодать, опустился, кружась, красный разлапистый кленовый лист. Он замер на плече красавицы. На оголённом плече. Ухоженном кремами Platinum Rare от «La Prairie». Какая-то мерзкая уличная грязь, на таком дорогом плече!
Брови девушки недовольно нахмурились. Её молодой человек поспешил смахнуть листок, и внимательная Лиссэль увидела, что у него на руке нет кольца.
Ох уж эти женские глазки! Вечно то они смотрят как бы невзначай, но именно туда, куда и надо!
Непослушный лист клёна не упал, а нахально уместился под платьем, на груди, теперь уже просто взбешённой девицы.
Мужчина растерялся.
Это очень явно отразилось на его лице.
К тому времени Лиссэль переместилась из душного кафе за столики на улице. Поэтому, когда она рассмеялась в голос (И что это на неё нашло? Потом она долго не могла понять, с чего это её так развеселило?) те двое оглянулись. Она фыркнула и скорым шагом вошла в клуб. Не забыв самостоятельно достать нахальный лист клёна.
А он...
Взгляды их встретились одновременно, но Фрэд (так его звали друзья, завсегдатаи дорогих ночных клубов) задержал свой взгляд на Лиссэль чуть дольше. Ещё несколько прекрасных секунд, после того, как она опустила глаза.
Нет, он не разглядывал её сверху вниз и обратно, как делали очень многие уличные мужики. И надо признаться, там было на что посмотреть. Нет.
Он смотрел ей в глаза.
Вы думаете нельзя встретится взглядом, если вас разделяет двадцать метров улицы?
Можно. Ещё как можно.
- Фрэд! Ты что там застрял? - послышалось из клуба.
Мужчина вздрогнул и, проведя по лицу рукой зашёл в клуб. На пороге он замер и оглянулся.
Лиссэль сидела за столиком в той же позе не смея пошевелиться.
Мужчина вздохнул и вошёл в клуб.
В эту ночь Лиссэль очень плохо спала. Да что там, она вообще не сомкнула глаз. Поэтому день на работе прошёл в муках и борьбе с голодом до обеда и со сном после.
Придя домой, она ехидно игнорировала душ и сразу (не поужинав!) плюхнулась в постель, чуть откинув для приличия покрывало и свернувшись калачиком прямо на тёплом пуховом одеяле. "Нельзя так" - пришла последняя мысль в засыпающее сознание.
Но заснуть в этот вечер ей было не суждено.
В дверь назойливо зазвонили.
Она накинула халат и поправила волосы проходя мимо зеркала, открыла дверь.
На пороге молодой мальчик курьер протянул её пакетик.
- Это мне?
- Ходынский бульвар 17, квартира 7?
- Да.
- значит вам.
- Мне надо где то расписаться?
- Судя потому, из какого я магазина, скоро будет надо - улыбнулся юноша, и весело насвистывая вальс Мендельсона, бегом скатился по лестнице.
Лиссэль закрыла дверь и присела на модный яркий диванчик, стоящий у окна комнаты.
В пакете, в роскошной коробочке от Cartier, лежал камушек.
Там не было ни кольца, ни серёжек, ни подвесок. Просто камушек.
Лиссэль внимательно его рассмотрела.
В сумраке комнаты он ловил малейшие лучики от луны за окном, от автомобильных фар, от уличной рекламы, и отпускал их на волю уже согретыми и наполненными чарующим обаянием аристократической чистоты.
Было в нём что-то приковывающее взгляд.
- Красиво! - подумала Лиссэль.
Но кто же этот тайный поклонник?
Она вспомнила вчерашний вечер.
Сомнений быть не могло.
- Схожу завтра в ювелирку. Узнаю его стоимость, - подумала она, засыпая.
Камень удивил её. Но совершенно не впечатлил.
Мало ли? Может стекляшка какая?
- А если и стоящая вещь, - продам. Мне надо за квартиру уже за два месяца заплатить. И крем себе ночной наконец то куплю. Ей очень понравилась одна новинка, которую она видела на презентации кремов Клиник. Но цена...
С этими мыслями она и заснула.
В обед она поехала на Тверскую и зашла в один из магазинчиков, не очень больших, но достаточно известный в Москве.
Лицо оценщика ей не понравилось.
Сначала тот, вытаращив глаза, рассматривал камень в лупу, не веря, что держит в руках такую ценность.
Потом внимательно посмотрел на Лиссэль. В его голове происходила серьёзная борьба с желанием обмануть простушку, в столь несоответствующем камню одеянии и повадкам, и страхом, что придётся отвечать перед власть имущими.
И не просто власть имущими, а имущими такую власть, что могут дарить своим свистушкам камни, достойные коллекции Гохрана.
- Это очень недешёвый камень...,- задумчиво произнёс он. И самым внимательным образом стал изучать реакцию Лиссэль.
- Я знаю, - с каменным выражением лица очень спокойно ответила девушка.
- Вы хотите вставить его в кольцо? В подвеску? Может быть, пирсинг?
Губы старого ювелира скривились от одной мысли о таком варварском использовании такого роскошного и редкого камня.
- Нет. Я хотела бы его продать.
Старый ювелир, самой ювелирной национальности на свете, снял очки и, грызя их ушко, посмотрел на Лиссэль, как на человека, не понимающего, какую страшную вещь она делает.
- Вы уверены? – переспросил он, спустя пару минут молчания и взаимного разглядывания.
- Да.
- Когда вы хотите получить наличные?
- В смысле? - удивилась Лиссэль, - сейчас.
Старый ювелир понимающе кивнул
- Ну да, конечно… Только вот...
Не побоится ли  такая молодая девушка вечером на Тверской с такой суммой?
- А о какой сумме идёт речь?
- 54 миллиона рублей.
У Лиссэль подкосились ноги. Но она не подала вида.
- Форма принцесса, 5,25 карат, отличная огранка, цвет и чистота на 1 (D) (А), что вы хотите? Я даже не знаю, где в Москве можно такое купить? Нет, я знаю, конечно, одно место, но там не покупают. Там хранят. Как народное достояние.
- Да, пожалуй, вы правы. Если я приду в четверг?
- Да, конечно, я буду готов и наши охранники проводят вас до дома. Мы ждём вас всегда-а-а-а! Потянул он, глядя, как Лиссэль поспешно выходит на улицу, в основном, чтобы глотнуть свежего воздуха.
До дома она добиралась пешком. Торопиться не хотелось. В голове всё перепуталось. Обновлю машину, сделаю ремонт, непременно дизайнерский! И для работы о таком кредите она и не мечтала! А тут не кредит, свои, наличные.
Кстати, - наличные.
Наверное, надо их в банк положить. Но в какой? И как правильно выбрать условия...Вот свалилось на мою голову...Как там говорила её подружка, хохлушка Зося, продававшая из рук в руки абсолютно всё - от турецкого золота до египетской "самой натуральной, но задёшево парфюмерии" - не було у бабы забот - купила порося!
У подъезда её ждал сюрприз. Нет, в глубине души она понимала, что ничего не закончено и надо ждать новых презентов. Но стоимость первого повергла её в такое смятение, что она, и верила, и не верила в продолжение одновременно.
И когда увидела у подъезда молоденького курьера с роскошной корзиной цветов, она остановилась и задумалась.
"А вдруг он бандит какой-нибудь? Мерзкий наглый. Заросший вечной колючей, как стекло щетиной. Я буду у него семнадцатая. Если соглашусь."
Лиссэль вздохнула.
Она вспомнила, заходящего иногда к ней в офис Рената. Смотрящего их района. К ней он никогда не имел вопросов. И она старалась никогда к нему не обращаться. Так, попили вместе кофе, поболтали о политике и об «этих оборзевших вконец отморозках дагестанцах». Однажды она видела, как Ренат мирно беседует с генеральным прокурором Москвы.
- А ты не боишься, что он тебя арестует?
- Нет,- улыбнулся Ренат очаровательной улыбкой ловеласа (и не скажешь, что за ним несколько трупов и десятки исчезнувших в публичнах домах несовершеннолетних девушек),- он мне ОБЯЗАН.
Лиссэль остановилась, не решаясь сделать последние пять шагов на пути к курьеру. Или к судьбе?
- Точка невозврата, - подумала она.
Я могу повернуть обратно и спокойно жить и работать, вспоминая иногда это милое таинственное приключение.
Да к тому же такое приятное.
Или?
-Будь что будет, - смело подумала она (хотя я подозреваю, что главенствующим в принятии решения было простое женское любопытство) и нерешительно подошла к курьеру.
Тот взглянул на зажатую в ладони фотографию, внимательно, с хитрым и оценивающим прищуром, рассмотрел Лиссэль и сделал шаг вперёд.
- Это Вам, - сказал он.
Курьер протянул Лиссэль букет.
- И это всё? - удивлённо спросила она.
- Нет, - замялся мальчик,- мне велено было отдать это только…
только, если вы спросите - с заминкой и смущаясь выдавил из себя он, явно неуверенный в правильности совершаемых им действий.
- А что спросите? Как спросите? У кого? Ох уж эти олигархи, вечно у них тараканы в голове!
И он протянул ей маленький пакет.
Лиссэль долго задумчиво смотрела ему вслед. Она понимала, что расспрашивать его бессмысленно...
- Наверное, и я теперь кому-то «обязана» вспомнила она Рената. Может, не надо продавать камень?
Впрочем, теперь уже КАМНИ.
И что будет завтра?
Если так пойдёт и дальше, я смогу помочь нашему государству пополнить бюджетные поступления...
Да...
Надо ложиться спать. Хотя какой тут сон? С такими миллионами?
Наутро она решилась.
Встала, несмотря на сонливость, приняла душ и облилась ледяной водой. Зарядка, завтрак, тушь...
Где же эти чёртовы колготки? Вечно они куда-то пропадают...
Её решимости не смог поколебать даже грустно лежащий на полу в коридоре её любимый туфель (или любимая туфля?) со сломанным каблуком.
Кроссовки и джинсы. К чёрту туфли, колготки и юбки.
Она взяла обе коробочки, и проверив, хорошо ли закрыта сумка, крепко прижав её локтем, вышла из квартиры.
После работы она долго пила кофе в кафе.
Почему она решила, что он сегодня подъедет? Женская логика необъяснима...
И вот, подкатил дорогой автомобиль, из которого вышел тот самый мужчина, с которым они встретились глазами накануне.
Она встала и решительно направилась ко входу в клуб.
Натасканные охранники уверенно преградили ей путь. Но хозяин махнул рукой и её пропустили.
- Добрый вечер. Мы знакомы?
- Как вам сказать…, - Лиссэль замялась.
- Понимаете, мне каждый вечер дарят подарки. Дорогие подарки.
- Вы - красивая девушка и это неудивительно, - улыбнулся Фрэд.
- Я не хочу, чтобы это продолжалось. Мне очень неловко из-за их стоимости. Я не хочу быть никому "обязанной". Цветы, духи - это приятно. Я могу это принять... или отказаться. А это...
Понимаете, это не радует. Я перестала спать. Я не хочу этого. Простите.
Вот, возьмите.
И она протянула ему две чёрных коробочки от CLÉ DE CARTIER.
Он открыл одну из них.
- Да, теперь я вас понимаю. Это действительно, неприличный подарок. Или...
И кто же ваш тайный воздыхатель?
- А разве это не вы?!
- Я бы с удовольствием сказал вам, что у вас самая оригинальная манера знакомиться с успешными людьми. Вы решили убить их своей обеспеченностью. И сразу намекнуть, мол милый, на лёгкую жизнь даже не рассчитывай. Я - дорогая штучка!
Но вам я верю.
Ваши глаза...
Они меня поразили ещё в тот вечер.
Жаль, но я ни чем не могу вам помочь.
Это не мои подарки.
Хотя, пообщавшись с вами ближе, я уже почти готов на подобные глупости.
В нашем злом мире так мало таких чистых и прекрасных людей!
Удачи вам!
И, пожалуйста, приходите почаще в это кафе. Я не могу подойти к вам вот так, на улице...
nobless oblige, знаете ли...
Но вы приходите!
Пожалуйста, - добавил он чуть тише.
Я буду на вас смотреть.
Фрэд ушёл в клуб. Охранники взглянули на Лиссэль, и она со словами "Да-да, я иду", была вынуждена ретироваться.
В кафе она не пошла. Не хотелось.
Она шла по улице, сверкающей рекламами дорогих бутиков. Размахивая сумочкой, думала о Фрэде. Спокойно. Без эмоций.
"Надо же. Такой открытый и ненапыщенный. А ведь похоже, не последний человек в нашем государстве."
Сзади грубо кашлянули и тронули её за плечо.
- Закурить не найдётся? - глядя на неё сверху вниз, спросил огромный небритый детина с мерзким запахом и совершенно пустыми, как кошелёк студента, глазами.
Чуть поодаль похотливо хихикали две совсем уж бомжеватого вида личности.
Не задумываясь ни на секунду, Лиссэль, ловко прошмыгнув прямо подмышками этого здоровенного детины, заскочила в первый попавшийся магазин.
Преследователи дёрнулись было, но вид секьюрити их вполне успокоил.
- Добрый вечер, - услышала она негромкий спокойный голос, - чем могу вам помочь?
Лиссэль оглянулась.
- Не беспокойтесь. Мы уже вызвали наряд полиции. Это дикая неприятная случайность. Больше она в этом месте не повторится, я вам гарантирую.
«Да, но вы и не подумали вмешаться! – с возмущением подумала она, но ничего не сказала вслух- а если б меня укокошили там?»
Лиссэль огляделась.
Это был ювелирный магазин. "Картье!!! "- молнией сверкнуло у неё в голове.
- Понимаете, какое дело. Мне стали дарить подарки. Тайно. И я не знаю, кто это.
- Угу, понимаю, - сказал ювелир и , подумав секунду другую, во время которых пробежался глазами по выразительной фигуре Лиссэль, добавил, - хорошо понимаю.
- Я бы хотела узнать, кто это.
Старый ювелир пригласил её рукой к столику у окна и предложил присесть за небольшой богато инкрустированный столик.
Андрей, он обратился к одному из работников – изобрази нам чайку с коньячком.
- А почему вы хотите это узнать у нас? – обратился он уже к Лиссэль.
- Видите ли – девушка замялась - это изделия из вашего магазина.
- Ага, кольца? Колье? Должен вас предупредить, милая...
- Лиссэль, меня зовут Лиссэль.
Ювелир вздохнул, подумав о страсти этих странных женщин к столь экзотическим именам и сказал:
- А меня зовут Давид.
Видите ли, Лиссэль,- он оторвал взгляд от окна и посмотрел ей в глаза, - у нас достаточно дорогой и известный магазин.
Я не могу потерять лицо, раскрывая информацию, которой клиент по каким то одному ему ведомым причинам не хочет делиться. Это разрушит мой бизнес.
- Очень жаль, - сказала Лиссэль и отвела глаза. - спасибо за кофе с коньяком. Это было так мило с вашей стороны...
Скажите, а ваши сотрудники не могут меня проводить?
- Ну... в общем то могут, конечно...,- замялся Давид, явно оценивая как некредитоспособный внешний вид Лиссэль, - но вы же ничего у нас не покупали. Вы думаете в этом есть смысл?
Хулиганов не бойтесь. Они уже в цугундере и им очень доходчиво сегодня объяснят, что эта улица не подходит для их прогулок.
- Понимаете, - Лиссэль замялась,- у меня есть ваши украшения. Здесь, в сумочке.
Я могу вам их показать? Может быть тогда вы измените своё решение.
- Давайте посмотрим, - удыбнулся наивности Лиссэль Давид. Чем она могла его удивить? В таких джинсиках...
Но содержимое коробочек заставило его потерять улыбку мгновенно и задуматься на долгих тридцать секунд.
- Что то душно у нас сегодня, - сказал он и, развязав галстук, расстегнул воротник рубашки так, что пуговица отлетела и со стуком упала на пол.
Давид встал и махнул рукой сотрудникам, как назойливым мухам. Те послушно исчезли в комнатках магазина. Он встал и опустил жалюзи на окнах.
А потом вернулся за столик и забыв предложить напитки Лиссэль выпил залпом целую рюмку коньяка.
- Да уж, голубушка, умеете вы удивить.
- Я не специально, - промолвила негромко Лиссэль, сама очень смущённая вызванным ей переполохом.
- Кто бы сомневался.- задумчиво и успокаиваясь промолвил Давид.
Даже не знаю с чего начать...
История эта тёмная и запутанная.
- Начните с главного.
Лиссэль удобнее устроилась на дорогом стуле, обитом кожей алькантра.
- Неподалёку от нашего магазина есть один очень дорогой клуб. Сохо. А напротив небольшое кафе.
- Что вы говорите?- сделала удивлённые глаза Лиссэль.- И посетители клуба покупают у вас бриллианты за 50 миллионов, что бы оставлять их как чаевые официантам из кафе?
Давид нахмурился, ни разу не усмехнувшись ехидной шутке.
- Вы зря иронизируете. Это всё от того, что вы ещё не понимаете, куда вляпались.
- Да я, собственно, ничего для этого и не делала.
- Это неважно.
Так вот.
Однажды у этого клуба случилось небольшое происшествие. Из центра, со стороны Лубянки подьехал автомобиль начальника службы контрразведки ФСБ РФ Андронова, а со стороны области, с никулиной горы - майбах скандального депутата Худяковского. Депутат был известен своим постоянным эпатажем, порой переходящим за грань приличия. Да что я вам говорю, вы и сами, наверное, не раз видели его по тв.
В отличие от генерала.
Он был очень не публичный человек. Поэтому и наведывался частенько в этот клуб, все происходящее внутри которого никогда, поверьте, никогда и ни при каких обстоятельствах не выходило за его пределы. Конечно, с такой работой внимание общественности совсем ни к чему.
Дело в том, что когда заходит речь о безопасности целого государства... методы добычи сведений уже ни чем не ограничены. Главное - цель. Средства же их добычи делились не на моральные и аморальные, а на эффективные  и нет.
Иногда, после того, как генерал заходил в клуб, к нему подкатывала гламурная тойота селика вызывающего розового с перламутром окраса. Швейцар открывал дверь и...
Вы знаете, Лиссэль, я очень практичный человек. У меня такая работа, которая требует полного владения своими эмоциями и тотального контроля над своим умом, телом и сотрудниками. Но это...
Мне казалось, что на улице становилось немного светлее, когда это воздушное, сверкающее создание появлялось из машины. Казалось улица замирала как в замедленной киносъёмке и это подобие рая невесомо ступая, почти не касаясь тротуара, вплывало в двери клуба.
Вы верите в любовь с первого взгляда?
- Ну в моём возрасте некоторые уже вообще не верят в любовь,- уклончиво отшутилась Лиссэль.
Давид посмотрел на неё.
Задумался.
А потом, как бы приняв для себя какое-то решение, или сделав вывод сказал грустно:
- Я тоже думал, что знаю о любви все.
Пока не влюбился сам.
Повисла долгая пауза.
Выглянувший сотрудник вопросительно посмотрел на Давида, тот взглянул на часы и молча кивнул. Несколько сотрудников вышли в зал, старательно не смотря на посетительницу, один из них повозился у пульта охраны и все вышли, закрыв за собой дверь магазина.
Свет приглушили. Столик и стулья у зашторенного окна оказались в круге света посреди темноты. Казалось от них исходит торжественное и чистое сияние, отгораживающее их от тревожного сумрака пустого ночного магазина. Но свет был так нежен и ненадёжен, что Лиссэль поёжилась. Не то что бы она боялась темноты, нет. Но чужое помещение. Драгоценности, псверкивающие даже в полной темноте, "Почему их не убрали? Наверное хозяин сам сделает это позже. Когда я уйду. Уйду"- холодок пробежал по спине. Она никак не могла понять, что так её встревоживоло? Ведь не случилось ничего особенного, чего бы стоило опасаться. "Странно". Может быть волнение Давида передалось и ей?
- Так вот - вздохнув продолжал Давид.
- В то время я встречался с одной девушкой.
- Так уж и с одной - улыбнулась Лиссэль, любуясь его роскошной фигурой и многообещающей лысиной, свидетельствующей о высоком уровне тестостерона.
- У нас были серъёзные намерения, - ни разу не смутившись и не улыбнувшись сказал Давид.
- Однако это не помешало вам сравнивать гостью клуба с райским облаком. Она хитро посмотрела на ювелира.
- Я мужчина! И не могу спокойно проходить мимо неординарной красоты.
Но я никогда, поверьте, никогда не переходил за рамки приличия. Максимум, что мог я себе позволить это напеть известную песенку "Ах, какая женщина!" и присвистнуть. Но не могу не признать, девушка была великолепна!
В этот вечер, когда всё и случилось, я стоял с букетом цветов, напротив кафе, как раз рядом со входом в клуб. Я не хотел, чтобы Анна, моя девушка, увидела меня первой. Я приготовил для неё дорогой подарок и ждал с букетом в руках раздумывая как же лучше ей преподнести сюрприз? Нельзя же так сразу, с порога ошарашить милую девушку.
И вот, когда Анна появилась из-за угла ближайшего к кафе дома, и уверенной походкой направилась к уличным столикам Cofe Bean, а я стоял напротив у входа в клуб, случилось это неприятное происшествие. Как я уже говорил две роскошные машины подъехали одновременно. Швейцары задумались, что круче- А002МР или А005АА, а лимузины встали мордочками друг к другу всего в каких-то двух-трёх метрах от радиаторных решёток с ещё не остывшими квакалками и проблесковыми маячками.
В этот момент раздался истошный визг шин и в глубоком дрифте к крыльцу клуба, прямо между сверкающими хромом капотами припарковалась розовая селика. Дверца распахнулась, ключи небрежно полетели в руки ближайшего секьюрити, а небесное создание, освещавшее улицу своим шармом поднялась на три ступеньки и прямо перед входом в клуб наклонилась поправляя обвивающие ноги шнурки от дорогих греческих сандалий. Наклонилась не сгибая коленей. Как умеют только женщины. Одета она была при этом в весьма скромных размеров мини юбку.
Одновременно из услужливо распахнутых дверец автомобилей вышли...
Как бы это лучше описать? Один вынес себя, как драгоценный китайский сервиз. Всё окружающее его не существовало. Люди - тени. Улица - декорации. На его челе лежала печать глубокой заботы о стране. Величие обдумываемой им проблемы вылезало из него невидимым ореолом, заставляя швейцаров и секьюрити почтительно расступаться, не смея даже задать вопрос, что бы не дай Бог, не отвлечь такого серьезного гражданина. Его чело было благородно, спокойно и источало бесконечную уверенность в себе и архиничтожность всего происходящего вокруг.
Другой вывалился из майбаха как шарик, болтая по дорогому телефону, размахивая руками и громко ругаясь во всю ивановскую, на президента, на америку, на бестолковых швейцаров и на "этого грёбаного коммуниста" Загонова.
Андронов, думая об ему одному известной проблеме поднял глаза на крыльцо клуба и встал так резко, что тянувшиеся за ним мужчины с зонтиком, который они не убирали даже под крыльцом (так, на всякий случай, а то неровен час...Контрразведка, знаете ли) чуть не столкнулись с его крепкой спиной в старомодном драповом пальто из отборного мериноса.
Картинка разверзшая прямо перед его лицом его сбила с привычного ритма.
- Что это?!!! - как-то истерично и слишком уж высоко для такого солидного мужчины взвизгнул он.
-Чё не видишь, депутат хренов? Народ тебе жопу показывает - тут же вставил Худяковский. - а то ишь, напокупали тут, блин бентли да мерседесов. На волге будешь ездить. По степям Магадана. Однозначно. Всех вас повесить мало! - довольно нелогично завершил он.
Андронов не обращая на того внимания, словно его и не существовало никогда, посмотрел на помощника, который услужливо проявился рядом, как призрак, с кожанной папочкой в руках на которую большими канцелярскими клипсами был пришпилен какой то листок с машинописным текстом. В ФСБ и сейчас используют печатающие машинки, когда дело касается государственной важности. В них вирус и какую-тог иную программку шпион ну никак не засунешь.
- Мими, наш агент (с неограниченной лицензией - шёпотом добавил он).
Андронов пришёл в себя и сделал пару шагов вверх и вперёд по направлению в клуб, пытаясь миновать эпатажную девчонку и не обращая внимания на шумящего сзади Худяковского.
- Что, генерал, получил правдой народной по сусалам? А не надо было дачу на народные деньги в Крыму строить с лифтом на пляж!
В этот момент Мими резко выпрямилась, повернулась и что есть силы отвесила звонкую, на всю улицу!, пощёчину генералу.
И пока ошеломлённая публика приходила в себя (задержать такого агента без приказа начальства не осмеливался никто) слетела с крыльца, как чибис и впорхнула в свою розовую машину с открытым верхом. (Я знаю, что селика такая не выпускалась. Эта была собрана под заказ. И должен вам признаться, это был не единственный сюрприз, спрятанный в машине)
У меня (рассказывает Давид) даже букет выпал из рук.
Ударить генерала контрразведки????!!!!
Я даже не мог себе представить, что теперь ожидало девушку. Какие страшные испытания. Худяковский онемел на долгих семь минут. Потом газеты писали, что это был самый долгий период его безмолвия.
Андронов, шепнув очень тихо, еле слышно - вот сучка сраная, - скрылся в клубе, давая на ходу поручения о том, что ни в газетах, ни на тв, ни даже на самых жёлтых и продажных каналах не должно появиться ни малейшего намёка на сегодняшнее происшествие.
- Поставьте им "Убить Билла", или концерт Рамштайна. И в новостях побольше трупов с Украины покажите. Ну вы знаете, что делать. Не буду вас учить. Про инопланетян и Вангу - обязательно!
Чуть позже в клуб вошёл и Худяковский, о чем-то непривычно для него тихо и каким-то просительным голосом разговаривая по телефону, который он похоже, вообще никогда не выключал, как не снимал свой "исторический" малиновый пиджак поверх рубашки без галстука с никогда не застёгивающимся воротничком.
Я поднял букет.
Анна уже ждала меня за столиком, оживлённо переписываясь по сотовому.
Настроение пропало. Я всегда считал, а в связи со своей профессией, особенно в этом убедился, что чем меньше знаешь, тем дольше живёшь.
То, что я увидел меня испугало.
Мы выпили кофе. Я отвёз Анну в центр на такси, и мы погуляли по патриаршим до кафе Крылов, где за углом она жила, там, где с давних-давних времён стояла странная вращающаяся калитка, прямо за которой уходили в ночные дворики Москвы трамвайные пути.
Было далеко за полночь. Город спал. В эту тихую осеннюю ночь даже редкие, случайные прохожие не тревожили древние, звенящие волшебным эхом, переулки этого красивейшего места.
В ту ночь почти не было пробок. Даже у модных клубов в полночь только открывающих свои двери для шумной московской молодёжи. Да что там! И машин то  было совсем не видно.
Только чёрные мрачные мерины (мерседес) рыскали туда и сюда по спящим кварталам разрывая холодными ксеноновыми фарами ночной покой горожан. Тридцать седьмой год закончился более семидесяти лет назад. Но генетическая память… От неё никуда не деться. Вот кто из них и вздрагивал во сне, когда под окнами крякала машина, а кто-то беспокойно крутился под звуки шелестящих по асфальту шипами шин.... Почему в ФСБ считают, что это круто? Ездить летом на шипованной резине?
Небо заволокло низкими свинцовыми тучами. В Москве они бывают такими мрачными и нависающими прямо над головой, что кажется ещё чуть-чуть и они либо упадут тебе на голову, либо закроют кремлёвские звёзды, опустив город в зловещую темноту и мрак безисходности.
Сверху, в редкие просветы тяжёлых облаков был виден древний город. Ничего не менялось. Вот уже много столетий. Москвичи спали и даже секьюрити у ночных клубов, в полночь только начинающих свою работу скучали в этот вечер. От центра, от Лубянской площади, разбегалась паутинка дорог. В подворотнях и старых двориках Мясницкой, Остоженки, Никитской старинные качающиеся от сквозняков фонари выхватывали из темноты островки тёплого света, которые тут же скрывали тяжёлые тучи. Между Кремлём и Историческим музеем кружилась осенняя листва, Бог весть как залетевшая сюда из Александровского сада. Яуза баюкала москва-реку вливаясь в неё и расстворяясь в величии старшей сестры. То тут, то там мелькали зелёные глазки такси, вечно спешаших к кому-то на выручку. Уныло кружила по садовому букашка. (троллейбус маршрута «Б»). Наверное, последняя. А, может быть, первая. С Крымского моста смотрел в чёрную воду волосатый парнишка. Поставив рядом недорогую гитару без кофра. Внизу, у входа в давно уже закрытое метро целовалась парочка. И как не старались окунуть этот древний мегаполис чёрные, как чернила следователя дождевые облака и тучи, как не пытались накрыть его пучиной осенней безисходности – город жил! Жил своей очень маленькой, но бесконечно доброй и чистой жизнью. Вот уже восемьсот семьдесят лет.
В неровный разрыв между серыми тучами было видно, как на Лубянской площади светилось окно. Свет падал от старомодной настольной лампы с зелёным абажюром. Поэтому лицо стоящего на балконе высокого человека в драповом низкополом пальто, колышащимся в такт вечерним таким незаметным и таким вездесущим, как слухи, московским сквознякам было трудно, почти невозможно, разглядеть. Он стоял, облокотившись о каменные перила небольшого балкончика, приютившегося между двух плоских колонн на третьем этаже в самом центре стены, выходящей на площадь. Зелёные отсветы абажюра настольной лампы вызывали неестественные блики и весь его вид становился не столько внушающим страх, сколько неестественным, чужим, холодным. Безжалостным.
Он напряжённо всматривался вдаль, словно пытаясь разглядеть что-то очень важное, там далеко-далеко, за лубянкой, за кремлём и даже за садами и белокаменными церквями заречья. Он был так напряжён, что казалось будто из его пальцев протягиваются тоненькие нити, простираясь во все стороны, во все кварталы и районы Москвы. О чем он думал? Какую задачу решал в своей привыкшей к многоходовым запутанным операциям голове? Может быть оценивал положение и действия оперативных групп, может искал возможные варианты поведения врага. А может перед ним стояла задача такой сложности, которая могла погубить всё наше мирно спящее государство, да что-там, всю землю.
А может…
Может быть он думал о маленьком абсолютно беззащитном перед этой ломающей кости и судьбы машиной власти человечке. Который лежит сейчас мирно посапывая в своей кровати в одном из спальных районов и даже не подозревает, о том, какого масштаба беда осенней свинцовой тучей медленно и неотвратимо нависла над ним.

Мими сидела на барном стуле,  наполовину растёкшись по столешнице. Перед ней стояла неровная вереница маленьких стаканчиков, которые молодёжь называла шотами. И совсем не в честь великого грузинского писателя, а в угоду модным в это время (а когда это было не модно у молодёжи? У стиляг- флэт и шузы? У гусар – мадам Сижу и французский?) англоязычным американизмам.
- Жизнь дерьмо! – сказала она с вызовом, взяв за галстук подошедшего бармена и глядя ему в глаза, словно пытаясь найти там разгадку мучающего её вопроса. Но нет. Там была глубокая пустота и лишь на самом дне звенели две монеты по пятьдесят центов.
- Жизнь дерьмо…- повторила она соглашаясь сама с собой и отпуская бармена, впадая в глубочайшую алкогольную депрессию от невозможности понять этот безумный, безумный, безумный, безумный мир.
- Может быть вызвать вам такси? – спросил бармен, но увидев что-то позади Мими резво переместился на другой конец стойки и усердно начав намешивать, какой-то сложный по рецепту коктейль. Не забывая при этом стрелять в сторону Мими умирающими от любопытства узкими хитрыми глазками.
Двое мужчин в шляпах прошлого века и одинаковых как у клонов плащах аккуратно взяли под руки Мими и повели к выходу. Она не сопротивлялась. Она знала, что это бесполезно и ничего не решит.
Прежде чем они сели в машину, она взглянула на небо, высоко запрокинув голову. Неба не было. Низкие московские тучи безралично проплывали в гнятущей темноте. Одна капелька начинающегося осеннего дождя упала ей на щёку. Она не была связана. Двое просто стояли рядом.
Она посмотрела на них улыбнулась, вызвав в их глазах удивление и слизнула её языком.
Капля не была солёной.